Тринадцатое письмо Баламута...even in things indifferent it is always desirable substitute the standards of the World, or convention, or fashion, for a human's own real likings and dislikings. I myself would carry this very far. I would make it a rule to eradicate from my patient any strong personal taste which is not actually a sin, even if it is something quite trivial such as a fondness for county cricket or collecting stamps or drinking cocoa. Such things, I grant you, have nothing of virtue them; but there is a sort of innocence and humility and self-forgetfulness about them which I distrust. The man who truly and disinterestedly enjoys any one thing in the world, for its own sake, and without caring twopence what other people say about it, is by that very fact forearmed against some of our subtlest modes of attack. You should always try to make the patient abandon the people or food or books he really likes in favour of the "best" people, the "right" food, the "important" books. I have known a human defended from strong temptations to social ambition by a still stronger taste for tripe and onions.
"Даже в несущественных вопросах желательно подменить его собственные взгляды земными стандартами, условностями или модой. Сам я всегда искореняю из своего пациента всякую личную склонность, например интерес к состязаниям по крикету, коллекционирование марок или любовь к какао. Такие склонности не несут в себе, разумеется, никакой добродетели. Но в них есть какая-то невинность, какая-то смиренность, самозабвение, которые мне противны. Человек, искренне и бескорыстно наслаждающийся чем-нибудь, не обращая ни малейшего внимания на то, что скажут другие, уже самим этим защищен от некоторых наших утонченных методов. Всегда старайся, чтобы пациент отказался от людей, книг, блюд, которые он действительно любит, в пользу «значительных» людей, «самых известных» книг и «самых лучших» блюд. Я знал одного человека, который защищался от сильного искушения гордыни еще более сильным пристрастием к селедке с луком."
P.S. Кстати, последняя фраза в оригинале куда более понятна, чем в переводе. Благо рубец - очевидно плебейская еда, а человек страдал не от гордыни, но от стремления "возвыситься в обществе".