выдрала с первого диска "Going Postal" звуковую дорожку режиссёрских комментариев и audiodescription, а со второго — все интервью в одном файле (самое трудное — найти из 25 программных связок нужную).
Слушаю audiodescription, благо "вставки" начитаны достаточно разборчиво.
Фанатская бредятина и море пафосаПока попались два места, с которыми я... эээ... "несогласная".
Первое — после сцены в немом кино с упавшей лошадью.
(43:15) Now Lipwig looks ashamed of himself as the story continues to unfold...
Имхо, нет. Не выглядит он "ashamed of himself", скорее... "завороженным", за неимением лучшего слова. Он потом подаётся вперёд, и глаза впиваются в "экран". (А ещё он тяжело дышит, как и во второй раз, под чернильным дождём.)
Кстати, в момент перехода от "сна" к "яви" (Липвигу, спящему на диване) наблюдается очень странный кадр: камера направлена на "кино", Мойста вы видим со спины и нечётко — и вот в этот момент его голова резко уходит вниз. Какому более или менее естественному движению это может соответствовать, я так и не поняла... он упал с дивана, что ли?
Второе — у семафорной башни, после слов Адоры "Неудивительно, что мой отец умер от разбитого сердца".
Это одно из немногих мест, где я не разобрала предложение целиком, но "Мойст смотрит на неё сочувственно" поняла.
Хмм. Вот уж нет. Он отводит глаза, это во-первых... а, во-вторых, судя по тому, что он говорит в ответ, думает он не об Адоре, а о себе. О том, из-за чего час назад побледнел так, что Адора это заметила... А теперь он знает, что это не только разорило семью Диахартов, но и погубило отца Адоры. Всё-таки Мойст и в лучших, и в худших своих проявлениях — порядочный эгоцентрик.
И таки да, меня по-прежнему плющит с "немого кино"... даже с одного звука. А я уж думала, что отпустило...
И со сцены в горящем почтамте — по-другому, естественно. Какое лицо было у Липвига, когда письма убили Грыля, боже ж ты мой...
А они ещё спрашивают, куда девалась в фильме линия надежды, красной линией проходящей через всю книгу... Растворилась вот в таких вот "привнесённых" эпизодах. В словах Помпы "Никому не следует желать себе смерти", в сцене гибели Грыля (и огненных словесах), в последних словах письма Мойста к Адоре ("Мне остаётся только запечатать письмо любящим поцелуем и надеяться")*, в отданных мистером Пони бухгалтерских книгах, в речи Мойста под второй виселицей, в конце концов...
* Кстати, в упор не понимаю, что значат слова Липвига в ресторане про "перефразирование последней части"... И ведь эти слова потом отзовутся во фразе Адоры "Вы знаете, как молиться? Сложите руки и надейтесь". И на колени-то Мойст встанет не перед богами (как в книге), а перед Адорой (и она это подчеркнёт). В надежде не на помощь свыше в безвыходной ситуации (как в книге), а на то, что любимая женщина поймёт и простит.
Потому что в фильме (не только там, а вообще) — другая надежда. Не надежда-фальшивка из тех, которые толкали "лохам" Ричер Гилт и Мойст-мошенник, не надежда-"издёвка" вроде новой ложки и "отмены" приговора, не "пустышка"-надежда на богов, которые позволяют таким людям, как Гилт, ходить по земле (и ведь в книге Мойст, пусть ненамеренно, но поддерживал эти надежды — ложным чудом с "даром богов" и своей ролью "аватара")... и даже не "большая ложь" о "голосах мёртвых", которая становится правдой, потому что люди хотят в неё верить.
Эта надежда — из тех, что и по имени не называются. Надежда на то, что в решающую минуту добро победит в одной отдельно взятой душе. Что человек возьмёт верх над драконом внутри себя. В битве, где не помогут ни боги, ни армии, ни политики, ни магия... ни одномиллионные шансы.P.S. А ещё то, чем кормят Мойста в тюрьме, мной совсем не воспринимается как
рис... по-моему, это пшёнка, самая натуральная.
UPDATE: "Разобрала на кусочки" весь бонусный диск, в процессе
возненавидев звук работающих семафоров (им сопровождается работа меню).
Ещё пара замечаний к audiodescription, к сцене, где Липвиг "вызывается" доставить письмо. Описывается сие как "Липвиг наугад берёт конверт"... Не-а. Он не глядя шарит рукой над кучей писем, и
то самое письмо вылезает из кучи и само подсовывается ему под руку. Это важно, во-первых, как первое проявление... ммм... ну, скажем, наличия у писем собственной "воли", а, во-вторых, как объяснение, почему первое же доставленное Липвигом письмо имело столь важные последствия — и, что не менее важно, последствия положительные. (В книге показаны и отрицательные последствия доставки старой корреспонденции.) Письмо "знало про себя", что оно важное, и (как и все письма) хотело быть доставленным...
И там же, после слов Помпы "Я хочу вам верить, мистер Липвиг. Действительно хочу" Мойст описывается как impishly smiled. Ну хорошо, да... Но, имхо, в следующую секунду, когда он уже отвернулся от Помпы, на его лице мелькает что-то вроде смущения/растерянности. То ли из-за неудавшегося трюка и осознания того, что голема так легко не перехитришь, то ли потому что услышал нечто выходящее за рамки его понимания...