Из отзыва об "Опочтарении"

[heylir]

Неубедительной показалась гибель Грайля — все-таки, мне кажется, там должен был бы быть вклад Мойстовской хитрости, изворотливости, сообразительности... А не случайное, замешанное на магии, удачное стечение обстоятельств.

Мня. Вот уж не думала, что этот эпизод можно истолковать так. Я понимаю, ругать его (как и "немое кино совести") за излишнюю прямолинейность и мелодраматичность, но "случайное удачное стечение обстоятельств"?? А дождь над "последним континентом" пошёл тоже "по стечению обстоятельств"? Или потому что Ринсвинд (сделав всё что мог и поняв, что этого недостаточно) сказал правильные слова и сделал правильный жест? (Притом, что за этими словами и жестом стоял соответствующий выбор — показывающий, что Ринсвинд наконец перестал убегать и добровольно взял ответственность на себя.)

Разве не по той же логике развиваются события в фильме? Когда Мойст, не попавший "колом" в сердце банши (с традиционной, кстати, "ударной фразой" а-ля боевики — в то время как в книге, традиционно для Пратчетта, идёт "отталкивание от шаблона": "Если бы он был героем, он не упустил бы случая сказать что-то вроде..." ) и узнавший, кто именно послал убийцу, понимая, что больше ничего сделать не сможет, в ярости (явно разозлённый до потери чувства страха) кричит: "This is not Reacher Gilt's Post Office to close. It belongs to the city. How dare he come in here and destroy it!" И в ответ на этот крик начинается шёпот молчавших до того писем. Почему письма заговорили? Потому что Мойст... повел себя как почтмейстер. Потому что стоя перед лицом смерти, он думал о почтамте и пытался защитить почтамт. И когда Мойст, восприняв шёпот писем как очередное "нападение", восклицает: "Oh, please! Can't I even die in peace? I mean, I'm no angel, but him? He's a devil", письма с ним соглашаются. И мстят за тех четверых почтмейстеров, спасая жизнь этому, пятому. И огненные буквы "Доставь нас" — это знак того, что письма окончательно признали Мойста своим почтмейстером. Какое ж тут "случайное стечение обстоятельств"?

С другой стороны (стороны Мойста), этот эпизод логически завершает "линию немого кино". Мойст наконец получает ответ на своё отчаянное "Убивайте, я заслужил", сказанное письмам в конце третьего сна. И ответ этот: "Живи. Восстанови почтамт. Доставь нас". Причём "живи" было выражено самым что ни на есть наглядным образом. Может быть, излишне прямолинейно, но никак не случайно... Второе явление ангела, ага. Не зря у Мойста сорвалось с языка "я не ангел".

И вот это "но он демон!" тоже обозначает что-то очень важное. Очень важную границу... нет, не между справедливостью и милосердием. А между... как бы это назвать... беспощадностью "проектора", "логикой мистера Помпы" (даже термин "юридическая справедливость" вряд ли подходит — закон различает заказное убийство и доведение до самоубийства в результате мошенничества), по которой причинённая смерть есть причинённая смерть, и некоей "внутренней правдой". Такой же реальной, как и отнятая человеческая жизнь, и так же чётко проводящей границу... скажем, между упоённым криком банши: "А мальчишка Добросерд визжал как поросёнок!" и прижатой в ужасе ко рту ладонью Мойста, когда он видит во сне повесившегося фермера. Границу между человеком (пусть даже "плохим человеком", как он сам себя называет) и чудовищем.

И Мойст остаётся жив (и спасает Стэнли) не за счёт своей "хитрости, изворотливости, сообразительности", а потому, что он по эту сторону границы. Потому что он на правильной стороне. Потому что, в конечном счёте, здесь и сейчас он прав.

Я допускаю, что всё это чересчур прямолинейно, и морализаторски, и вообще не Пратчетт, но... вряд ли "неубедительно".