Юбилеи и фантворчество

ЮБИЛЕЙ. Был опрос к 200-летию Пушкина, какие его стихи знают люди. На первом месте оказалось «Ты еще жива, моя старушка?», на втором – «Выхожу один я на дорогу», на третьем – «У лукоморья дуб зеленый». «Помните рассказ Толстого о саратовском мещанине, помешавшемся на том, что не мог понять, чем так знаменит и славен Пушкин?» (Адамович).

Что сказал бы об этом юбилее сам Пушкин? Сказал бы: «И ведь даже не извинятся».

Из Гаспарова.

У Толстого было так:

Из "Что такое искусство?"

Когда вышли 50 лет после смерти Пушкина и одновременно распространились в народе его дешевые сочинения и ему поставили в Москве памятник, я получил больше десяти писем от разных крестьян с вопросами о том, почему так возвеличили Пушкина? Ha днях еще заходил ко мне из Саратова грамотный мещанин, очевидно сошедший с ума на этом вопросе и идущий в Москву для того, чтобы обличать духовенство за то, что оно содействовало постановке «монамента» господину Пушкину.

В самом деле, надо только представить себе положение такого человека из народа, когда он по доходящим до него газетам и слухам узнает, что в России духовенство, начальство, все лучшие люди России с торжеством открывают памятник великому человеку, благодетелю, славе России — Пушкину, про которого он до сих пор ничего не слышал. Со всех сторон он читает или слышит об этом и полагает, что если воздаются такие почести человеку, то вероятно человек этот сделал что-нибудь необыкновенное, или сильное, или доброе. Он старается узнать, кто был Пушкин, и узнав, что Пушкин не был богатырь или полководец, но был частный человек и писатель, он делает заключение о том, что Пушкин должен был быть святой человек и учитель добра, и торопится прочесть или услыхать его жизнь и сочинения. Но каково же должно быть его недоумение, когда он узнает, что Пушкин был человек больше чем легких нравов, что умер он на дуэли, т. е. при покушении на убийство другого человека, что вся заслуга его только в том, что он писал стихи о любви, часто очень неприличные.

То, что богатырь и Александр Македонский, Чингисхан или Наполеон были велики, он понимает, потому что и тот, и другой могли раздавить его и тысячи ему подобных; что Будда, Сократ и Христос велики, он тоже понимает, потому что знает и чувствует, что и ему, и всем людям надо быть такими; но почему велик человек за то, что он писал стихи о женской любви, — он не может понять.

Вспоминается «Четверостишие на верстаке» Ю. Тувима (про то, как он переводил «У лукоморья дуб зеленый»): «Великий Александр, более великий, чем Александр Великий, буркнул что-то и скрылся за тучами...»

С. Маршак писал (в 1937 году) о столетних пушкинских юбилеях в заметке «Три юбилея», приводя отрывки из стихотворения одиннадцатилетней школьницы о временах ссылки Пушкина.

Стихи эти, конечно, детские...

Стихи эти, конечно, детские, в самом точном смысле этого слова. В них чувствуется и неопытность, и законная наивность возраста, но сравните их со стихами, которые посвящали Пушкину во времена его дореволюционных юбилеев взрослые и даже маститые поэты.

Вот что писал престарелый и прославленный Аполлон Майков:

<...>

Судите сами, кто ближе к Пушкину: признанный в свое время чуть ли не прямым наследником Пушкина Аполлон Майков или маленькая современница нашей великой эпохи?

И тогда же, в «Пушкин и "младое племя"», упоминал работы школьников "по Пушкину":

Вот передо мною очень интересная тетрадка

Вот передо мною очень интересная тетрадка. Круглым детским почерком исписано в ней сверху донизу шестнадцать страничек. Это не классное сочинение, а "Случайно уцелевшая часть записок Швабрина, которые он вел в тюремной камере Казанской крепости перед своею казнью в 1774 год)".

Автор - ленинградский школьник.

"...Кибитка моя медленно скользила по усыпанной снегом и едва заметной в степи дороге. Я дремал, устав от продолжительного пути. Ямщик сидел молча... Мне снился Петербург, который я так недавно оставил, балы, мои столичные знакомые, княжна Анна...

Начало уже темнеть, когда мы подъехали к Белогорской крепости..."

Мальчик, написавший это, учится в 6-м классе. Значит, ему не более 12-13 лет. А посмотрите, как хорошо он усвоил стиль пушкинской прозы - спокойной, точной и сдержанной. Да и задача, которую он поставил перед собой, заслуживает внимания.

Пушкин в "Капитанской дочке" ведет рассказ от лица Гринева. Ленинградский школьник попробовал взглянуть на те же события глазами соперника Гринева — Швабрина. А это меняет все оценки, все положения и характеристики.

И надо отдать справедливость маленькому автору: он никогда не сбивается с принятого им тона. Он не забывает, что Швабрин — светский человек, гвардейский офицер, по сравнению с которым Гринев — скромный провинциал, "дворянский недоросль", выросший в деревне.

Мальчик не забывает, в какое время и в какой среде живет и действует герой его и Пушкина — Швабрин. Стиль "Записок" несколько архаичен (конечно, в меру сил автора).

Вы найдете в "Записках" даже фразу, которая начинается так:

"Que voluez-vous! Видно, судьба предначертала мне такую жизнь и такую участь..."
<...>
К юбилею Пушкина ученик 9-го класса одной из ленинградских школ написал сочинение, которое называется "За чтением Пушкина".

"...Я полюбил Пушкина очень недавно, в это лето. Раньше я к его произведениям относился как-то безразлично, как и ко множеству других писателей.

Но однажды случилось, что у меня несколько дней подряд не выходил довольно сложный рисунок. Как я ни бился, я никак не мог найти ошибку; это меня приводило в бешенство, угнетало и отравляло на целые дни.

Случайно я взял книгу, какая попалась под руку, и пошел в лес. Оказалось, что это были избранные сочинения Пушкина; я начал читать и, к своему удивлению, в первый раз почувствовал всю пленительную силу, чистоту и легкость стиха Пушкина. Впервые меня поразили блеск и остроумие лирических отступлений, чудесные картины природы. Сколько чувства, любви, вдумчивости оказалось по отношению к ней у Пушкина. Как мастерски, какими скупыми, подчас даже отдельными чертами, обобщенными в одно законченное целое, рисовал он замечательные по силе и красоте пейзажи.

Невольно я стал сравнивать стихи Пушкина с живописью, стал искать ошибки в своем рисунке и увидел, что увлекся мелочами, что не давал обобщения. И тут в памяти моей всплыли увиденные мною в музее рукописи Пушкина, его упорная работа над стихом, над каждым словом, его придирки к самому себе. Во мне поднялось желание борьбы, рассеялось грустное настроение, - я понял: рано сдаваться, надо лепить форму, раскрывать ее так, как раскрывает Пушкин образы своих героев..."

.

А в этом году к 225-летнему юбилею в Научной библиотеке СПбГУ была выставка прижизненных изданий Пушкина с рассказом о влиянии цензуры на.

В день 225-летия со дня рождения Александра Сергеевича также состоялись открытые чтения стихотворений поэта. Студенты-лингвисты Санкт-Петербургского университета из Китая, Италии, Бразилии под руководством доцента СПбГУ Алана Цховребова (кафедра русского языка как иностранного и методики его преподавания) исполнили самые известные произведения любовной лирики. Вдохновленные бессмертными строками Пушкина, обучающиеся представили свое художественное видение таких знаменитых стихов, как «Я вас любил», «К ***», «Признание», и отрывков из романа «Евгений Онегин».

Помню студентку-китаянку, читавшую письмо Татьяны, и студента-итальянца, занимающегося в театральной студии, который читал с выражением (в положительном смысле). Кажется, тоже из "Евгения Онегина".

Теперь же, к 19 октября, в здании 12 коллегий устроили выставку посвящённых Пушкину работ учащихся (из фондов Санкт‑Петербургского государственного академического художественного лицея им. Б. В. Иогансона). Пять собственно о Пушкине (две про дуэль), остальные — иллюстрации к произведениям.

Четыре — к кульминационной сцене «Моцарта и Сальери», но мне понравилась только одна.

Симаненкова Маша, 11 класс, 1999 год

Эта работа есть на сайте лицея, даже в двух вариантах (тык и тык), но там она выглядит немного иначе.

Ещё были иллюстрации к «Каменному гостю» и «Скупому рыцарю».

Е. Кулыба, 8 класс, 2002 год

Сергеева Дарина, 8 класс, 2014 год

@темы: Книги, Цитаты, Впечатления

---

Любимое из Зализняка

«Лингвистика по А. Т. Фоменко», из раздела "Тезис о вселенской фальсификации письменных памятников", длинная выдержка

Далее. Согласно фоменковской схеме, даты и упоминания князей в древнерусских рукописях и актах, традиционно относимых к XI-XIII вв., — сплошь поддельные, выдуманные. Выдуманы и многие более поздние записи, например, многочисленнейшие записи в актах и книгах (в том числе печатных!) XVI в., гласящие, что текст писан (печатан) при царе и великом князе Иване Васильевиче (т. е. том самом Иване Грозном, который создан, как мы знаем от А.Т.Ф., фантазией романовских историков).

Допустим на минуту, что А.Т.Ф. прав: все эти даты придумал фальсификатор конца XVII в. Взглянем же на этого анонимного гения и преклонимся перед ним: он сумел согласовать все эти записи в разных книгах между собой и с выдуманной летописью, сумел четко держать в памяти генеалогии всех своих выдуманных героев, со всеми их братьями, детьми и прочими родичами, приписанные им даты жизни, их размещение по городам и волостям, их выдуманные войны и миры, ложные даты основания церквей, имена никогда не существовавших епископов и т. д. Но он один всё-таки физически не мог изготовить всю необходимую массу поддельных документов. Конечно, работало много людей. Были рядовые исполнители и был штаб, который разрабатывал фальшивую историю и следил за тем, чтобы исполнители не отклонялись от Генерального плана фальсификации. Информация, стекавшаяся в штаб, была необъятной. Россией, конечно, дело не могло ограничиваться. Например, в штаб поступали сведения о том, что в исландских сагах в рассказах о событиях XI в. фигурирует русский конунг Ярицлейв, и надо было придумать фигуру Ярослава Мудрого. А во французских хрониках в XI в. значится королева Анна из Руси, и надо было не забыть сочинить для Ярослава дочь Анну. А еще ведь были и венгерские, польские, немецкие, византийские и прочие хроники. Нельзя же было, например, вставлять в сочиняемые русские летописи упоминания венгерских или польских королей наобум — приходилось узнавать их имена и годы царствования из этих хроник. Трудная была работа, но штаб работал на совесть. Тут, правда, надо учесть, что во всех этих странах, как учит нас А.Т.Ф., конечно, действовали и свои фальсификаторы. Так почему бы не предположить, что российский штаб просто согласовывал свои действия с ними? Посылали гонцов с просьбой того из летописи убрать, того на сто лет подвинуть. Ну что тут такого в конце концов?

Но всё-таки самое трудное было не с рукописями. Рукопись подделал и ставь на полку. Сложнее было изготавливать надписи на предметах. Надо было, например, рассылать агентов писать надписи с фальшивыми именами и датами на стенах церквей — в Киев, в Новгород, в Смоленск и много куда еще. Хорошо, если просто приехал и нацарапал. А если в церкви старый пол уже перекрыт новым, на метр или два выше? Штаб понимал: если написать на стене, которая видна сейчас, потомки живо разоблачат — это ведь будет на высоте в два человеческих роста от древнего пола. Приходилось разбирать новый пол, залезать под него, лежа, задыхаясь, писать на стене то, что приказано штабом (не забывая, конечно, соблюдать и палеографию и орфографию заказанного века и диалектные особенности), а потом восстанавливать разобранный новый пол — да не как попало, а так, чтобы будущие археологи ничего не заметили. А сколько возни было со штукатуркой! Ведь напиши по новой штукатурке — и подлог ясен. Надо было ее сбить, написать на голой стене и аккуратненько заштукатурить заново. Зато через триста лет реставраторы снимут штукатурку и наивно обрадуются: "Надпись! Эта уж несомненно древняя!"

И уж совсем беда с надписями, зарываемыми в землю, — скажем, на бересте. Возьмем новгородские берестяные грамоты. В них ведь постоянно обнаруживаются совпадения с летописью. Например, в слоях, которые археологи оценивают как 2 пол. XIV — начало XV в., близ древней улицы, именуемой на старых планах Космодемьяньей, найдено несколько грамот, адресованных Юрию Онцифоровичу, — и к этому же времени относится, согласно новгородской летописи, деятельность посадника Юрия Онцифоровича; а в записи к новгородскому прологу (сборнику житий) с датой 6908 (т. е. 1400 г.) Юрий Онцифорович назван в числе бояр Космодемьяньей улицы. На том же участке раскопок в слоях 1 пол. XV в. найдены письма к Михаилу Юрьевичу, сыну посадничьему. А в слоях середины XIV в. найден ряд писем к посаднику Онцифору — и по летописи посадничество Онцифора Лукинича (отца Юрия Онцифоровича) приходится именно на этот период. А еще несколько глубже найдено письмо Луки — и по летописи отцом Онцифора был Лука Варфоломеевич. А еще несколько глубже найдено письмо Варфоломея — и по летописи отцом Луки был посадник Варфоломей Юрьевич. Если все эти совпадения обеспечил штаб фальсификаторов, значит, он работал блистательно: подделать берестяные грамоты и закопать их на правильных глубинах было, конечно, куда как нелегко! В XVII в. уже ведь и другие дома стояли на этих местах, надо было иной раз прямо под дом подкапываться (а хозяев, если ворчали, пристращивать).

Но тут возникает сомнение: а вдруг это не поддельные грамоты, а подлинные? Вдруг их никто специально не закапывал? Ведь по фоменковской схеме XIV век на Руси — это уже историческое время, а не "темное" доисторическое. Но нет, это невозможно: ведь мы знаем от А.Т.Ф., что истинный Великий Новгород был в Ярославле, а затрапезный городишко на Волхове никакой древней истории попросту не имел, он никогда ни с кем не торговал и вообще лежал вдалеке от всех мыслимых торговых путей [см. НХ 1: 152_153]. Имя Новгород, как говорит нам А.Т.Ф., этот городишко получил потом — примерно таким же путем, как нынешние монголы название "монголы".

А всё-таки точно ли, что Великий Новгород — это Ярославль? О, да! В чем-то другом еще можно сомневаться, но не в этом. Ведь авторы НХ прямо говорят: "... мы не настаиваем буквально на всех перечисленных выше идеях, поскольку наше исследование носит пока предварительный характер. Тем не менее есть несколько основных опорных точек, в справедливости которых, как нам кажется, трудно сомневаться" [НХ 1: 382]. В число этих опорных точек, наряду с тем, что Батый = Иван Калита, Георгий Данилович (брат Ивана Калиты) = Чингиз-хан, "Иван Грозный" — это "сумма" нескольких отдельных царей, и другими пунктами, входит: Великий Новгород = Ярославль.

Разумеется, агенты подкладывали свои фальшивки не только в слои XIV в., но и глубже. Например, фальсификаторы включили в летописный список новгородских посадников конца XI — начала XII в. Гюряту — и было приказано закопать в соответствующих слоях письмо к Гюряте; оно было найдено в 1999 г. (а каким великолепным древнерусским языком написано! — если не знать, то никогда и не догадаешься, что поддельное). Они написали в летописи, что в 1142_48 гг. в Новгороде княжил Святополк — и для правдоподобия в слои середины XII в. была подложена грамота с именем Святополка. Они изобрели фигуры князей-мучеников Бориса и Глеба, которые якобы были убиты в 1015 г., а в 1071 г. якобы провозглашены святыми, — и позаботились о том, чтобы в слоях 2 пол. XI в. лежала грамота с упоминанием святых Бориса и Глеба. Агенты занимались еще и тем, что в изобилии закапывали в новгородской земле печати с именами названных в летописи (разумеется, никогда не существовавших) епископов, князей и посадников.

Мы говорим: слои XIV века, слои XI века. Но это просто нынешние археологи так думают. Они, правда, ссылаются на типы находимых предметов и на дендрохронологию (датирование по годовым кольцам деревьев); но об этих пустяках А.Т.Ф. даже и слышать ничего не хочет. Что на какие глубины закапывать — это в свое время решил штаб фальсификаторов. Археологи считают, что в Новгороде культурный слой нарастал в среднем на 1 см в год. А ведь это просто штаб принял именно такую цифру в инструкции для своих агентов: исходя из этого расчета они и должны были закапывать свои фальшивки. И как замечательно рассчитано: ведь прими штаб цифру 2 см в год — и агенты закапывали бы фальшивые грамоты XI века уже не в культурный слой, а в материковый грунт; тогда археологи XX в. сразу догадались бы, что перед ними фальшивки. Но не надо удивляться: мы уже видели, что штаб фальсификаторов располагал объемом информации, ненамного уступающим Интернету.

Конечно, и после всего этого иной раз зашевелится какое-нибудь сомнение, например: а откуда вообще в затрапезном городишке на Волхове восьмиметровый культурный слой? Но всего не угадаешь. В штабе поумнее нынешних люди были. Наверно, откуда-нибудь привозили — из Ярославля, может быть.

Как ни тяжело было штабу российских фальсификаторов, всё же надо честно признать, что их западноевропейским коллегам было еще тяжелее. Им ведь надо было заполнить поддельными рукописями и ложными указаниями дат целое тысячелетие, выдуманное, как мы знаем теперь от А.Т.Ф., Скалигером. Одних только летописей, напичканных датами, сколько надо было сочинить по-латыни, а сколько разных трактатов, посланий, актов, часто с датами! Ведь нынешние западноевропейские книгохранилища и архивы, да и многие старые монастыри просто ломятся от них. А для имитации последних веков этого фальшивого тысячелетия волей-неволей потребовалось уже сочинять и по-древнеанглийски и по-древневерхненемецки и еще на десятке древних языков. Приходилось целые тайные лингвистические академии держать. Да и с подделкой литературных сочинений тоже были проблемы. Оно, конечно, сочинить стихи Катулла, речи Цицерона или там, допустим, "Энеиду" Вергилия — дело нехитрое: ведь на самом-то деле никакого Катулла не было, поэтому что фальсификатор ни сочинит, то и будет считаться Катуллом. Помнится, правда, со стихосложением были какие-то лингвистические зацепки. Ну, а лингвистическая академия на что? Вы скажете: "А талант?" Так ведь и наши труженики тоже не лыком шиты были; а главное, очень старались. Беда только в том, что было еще задание всех этих Цицеронов для вящего правдоподобия надежно друг с другом переплести — взаимными ссылками, цитатами, подражаниями, эпистолами от одного к другому и т. п. И нужно было твердо помнить, что, например, в Марциала можно вставлять ссылки на Катулла, а наоборот нельзя, поскольку в Генеральном плане фальсификации выдуманный Катулл был приписан к I в. до н. э., а выдуманный Марциал — к I в. н. э. Да разве с одними только великими приходилось так возиться? А тысячи второстепенных и третьестепенных! Ведь скольких из них упоминает не один античный автор, а два, три, а то и десять. Всем таким персонажам Генштаб фальсификации обязан был придумать даты жизни и биографию. Поэтому даже стишки какого-нибудь Горация (где постоянно упоминаются различные второстепенные лица) кропать, не сверяясь с базой данных Генштаба, было категорически запрещено! А сколько сил уходило на то, чтобы не было разнобоя в описании деталей всей этой вымышленной древнеримской жизни. Нельзя же было допустить, чтобы каждый включаемый в дело спецлитсотрудник начинал по-своему придумывать, скажем, весь древнеримский пантеон с особыми ритуалами в честь каждого божества, или систему древнеримских государственных должностей, или формулы обращения, или правила гладиаторских боев, или названия знаменитых вин, или устройство римских бань — да этому перечню и конца не видно! Нужно было следить, чтобы спецлитсотрудники всё это брали только из базы данных Генштаба. Вообще согласование всех фальсификационных работ в Западной Европе было делом титаническим. Один только орготдел штаба, наверно, сотни людей насчитывал. Ведь одни католики, другие протестанты, одни кальвинисты, другие англикане; одни чтут папу, другие его проклинают; монархи капризные, один требует одного, другой совсем другого, всё время то там, то тут между ними войны. А дело-то делать надо!

Ну и, конечно, чудовищные были проблемы с надписями — хуже, чем у русских. Сейчас один только "Корпус латинских надписей" сколько томов составляет! Это ведь тысячи камней надо было изготовить, многие с именами выдуманных консулов и с аккуратно расчисленными датами, да развезти их во все концы якобы существовавшей за полторы тысячи лет до того Римской империи, да вкопать, где надо. А в половине тех мест уже турки, их ведь потруднее уломать, чем домохозяев в Новгороде. А покрыть надписями триумфальные арки, пусть даже и в самом Риме!

Ну а Помпеи! — тут уж ума не приложу, как им удалось под слой вулканического пепла забраться, чтобы покрыть стены надписями. А в этих надписях чего только нет — тут и строчки из Вергилия, тут и непристойности. Уж не сами ли помпеяне писали? Но ведь, как учит нас А.Т.Ф., сочинения Вергилия, как и прочих античных авторов, созданы в средние века, — откуда же тогда его строчки? Впрочем, нет, это не проблема: наверное, и Помпеи засыпало не в 79 г. н. э., а в средние века. Да, но непристойности! Их ведь пишут на уличном языке, а не на древнем поэтическом. Не может быть, чтобы в одно и то же время в Помпеях уличным языком была латынь, а у Данте во Флоренции — итальянский. Выходит, надписи всё-таки поддельные: иначе ведь пришлось бы учение А.Т.Ф. под сомнение ставить! Видимо, у нас сейчас просто не достает воображения, чтобы понять, на какие подвиги были готовы герои Великой фальсификации ради того, чтобы надежнее обмануть потомков.

Не забудем еще и того, что в каких-нибудь отдаленных монастырях, или в горах, или в какой-нибудь Исландии, да мало ли где еще, сидели ведь и не охваченные заговором грамотеи, которые могли по простоте писать правду. Могли прямо написать, что-де, скажем, в тысяча двести таком-то году (точную дату знает один А.Т.Ф.) Помпеи засыпало пеплом, — не подозревая о том, что штаб фальсификации записал это событие за 79 годом н. э. Штаб обязан был про все такие сочинения проведать, все разыскать и все экземпляры уничтожить.

Ну да что же мы всё про русских да про западноевропейцев! А мусульманам, например, разве легче было? Одних только генеалогий потомков пророка сколько нужно было сочинить на те 600 или 700 лет, которые отделяют традиционную дату начала мусульманской эры (622 г. н. э.) от той, которую вычислили Н. А. Морозов и А.Т.Ф. И вообще надо ясно понимать: как открыл А.Т.Ф., все без исключения люди и события (в любых странах), относимые по традиции ко времени ранее X века нашей эры, суть фантомы. Так что работы по сочинению наивно принимаемой ныне истории Египта, Месопотамии, Палестины, Индии, Китая и т. д. было поистине невпроворот.

Нет, всё-таки славное некогда жило племя! Мы говорим: фальсификаторы. А ведь можно было бы сказать и иначе: святые. Интеллект безмерный, талантов целые плеяды, труд невообразимый — и при всем этом полное смирение с тем, что о твоей гениальности никто никогда не узнает! Ведь ничего не просочилось! Куда там каким-нибудь масонам — об этих понемногу всё стало известно, вплоть до деталей тайных ритуалов. О нынешних секретных службах и говорить нечего — чуть что перебежит во вражеское государство и подробнейше все тайны выложит. Наши герои не так — они и умирали с одной лишь мыслью о нерушимости тайны, не шепнув даже сыну и внуку о своем подвиге. Одних только лингвистических открытий сколько сделали в ходе своей работы — и тщательнейше уничтожили всякую память об этом, чтобы не оставить улик; пришлось в XIX в. всё это открывать заново. А как свято жили между собой! Никто друг другу не завидовал, никаких не было конкурирующих фракций, которые могли бы, обличая друг друга, проговориться. А какая была международная и межконфессиональная солидарность! Она была выше войн и политики, выше религиозных барьеров. Например, после Варфоломеевской ночи фальсификаторы-католики и уцелевшие фальсификаторы-гугеноты в прежней гармонии друг с другом продолжали свой тайный труд. Напрасно А.Т.Ф. унижает наших героев, полагая, что они действовали из угодничества перед властью. Вот, скажем, Григорий Котошихин перебегает в Швецию, всё о России подробнейше рассказывает, а о подмене документов, о том, что не было никакого Ивана Грозного, — молчит. Власти меняются: в Нидерландах революция, в Англии революция, во Франции революция — а герои-фальсификаторы повсеместно молчат. Нет, тут не то! Тут святость самого дела — Великой фальсификации, грандиозная цель которой заключена в ней самой: обмануть всех!

"Новое учение" А.Т.Ф. заставляет нас еще раз вспомнить великого Гоголя, который сумел увидеть развертывающийся ныне перед нами спектакль даже и в частностях, разве что в мягковатых для нынешнего случая красках: "Сперва ученый... начинает робко, умеренно, начинает самым смиренным запросом: не оттуда ли? не из того ли угла получила имя такая-то страна? или: не принадлежит ли этот документ к другому, позднейшему времени? или: не нужно ли под этим народом разуметь вот какой народ? Цитует немедленно тех и других древних писателей и чуть только видит какой-нибудь намек или просто показалось ему намеком, уж он получает рысь и бодрится, разговаривает с древними писателями запросто, задает им вопросы и сам даже отвечает на них, позабывая вовсе о том, что начал робким предположением; ему уже кажется, что он это видит, что это ясно, — и рассуждение заключено словами: "так это вот как было, так вот какой народ нужно разуметь, так вот с какой точки нужно смотреть на предмет!" Потом во всеуслышание с кафедры, — и новооткрытая истина пошла гулять по свету, набирая себе последователей и поклонников".

Помню, как при первом прочтении восторженно пищала на абзацах про новгородский культурный слой и надписи в Помпеях...

А вот другое, из ответов на вопросы после лекции Некоторые проблемы порядка слов в истории русского языка:

Да ниоткуда

С. Л. Козлов: Второй вопрос. Он тоже касается ритмико-синтаксических барьеров, но он гораздо более дурацкий.

Откуда вы знаете, что они вообще существуют? Потому что откуда вы знаете, что за тем явлением, которое вы назвали ритмико-синтаксическим барьером, стоит какая-либо интенция говорящего. Например, откуда вы знаете, что ваша интерпретация второго из двух вариантов фразы Уже пошел есмь правильна, то есть вообще какая-то разница в интенции говорящего в данном случае есть?

А. А. Зализняк: Да ниоткуда.

С. Л. Козлов: Может быть, из контекста...

А. А. Зализняк: Ну, из контекста — это тоже ниоткуда. Пожалуйста, если вас устраивает ответ «из контекста», то да, конечно. Из большого числа контекстов, согласен. Но на некотором суровом уровне это то, что называется ниоткуда. Это всего лишь рабочая гипотеза анализа. Но, действительно, материал, который как будто бы согласуется с такой гипотезой, довольно широк. Но, конечно, это ничего общего не имеет с математическим знаком равенства.

Какой контраст со всеми этими "разумеется", "очевидно" и "нельзя не сомневаться" от... носителей разного рода ученых степеней.

Ну, и само собой: «Истина существует, и целью науки является ее поиск». Золотом в мраморе.

Кстати, несколько лет назад вышла книжка «Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников».

@темы: Книги, Цитаты

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Флэшмоб про 7 книг

1. Жил-был однажды маленький человек по имени Мелкин, которому предстояло совершить дальнее путешествие.

2. Начать с того, что Марли был мертв. Сомневаться в этом не приходилось.

3. Я не собираюсь объяснять, как в мои руки попала та переписка, которую я теперь предлагаю вниманию общества.

4. Море было таинственного бледно-зеленого цвета и день уже клонился к вечеру, когда молодая черноволосая женщина в мягко ниспадающем платье густого, медного оттенка рассеянно проходила по бульвару Пэбблсвика, влача за собой зонтик и глядя в морскую даль.

5. Я приближался к месту моего назначения.

6. Клавдия выпросила машину и укатила на Побережье. На целый месяц.

7. Для меня эта история началась с того, что на второй день после возвращения на Землю, во время прогулки над кратерами Килиманджаро, я повстречал Лусина верхом на огнедышащем драконе.

@темы: Книги, Цитаты, Флэшмобы

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Это я удачно зашла

Устав от изменившегося с нового года меню в студенческой столовой, решила сегодня сходить в кафе БАН.
И что же я увидела там в книжном магазинчике, как не новый том «Новгородских берестяных грамот» (2001-2014 год)! Уи-и-и!

@темы: Книги, Береста

---

Цитата из Трауберг

Статья в сборнике про отца Брауна.

Иногда наказание предполагается – например, сам Браун приманил к Фламбо сыщика и полицию. Кстати, здесь очень заметно одно свойство Честертона: там, где логика ему не нужна, он от нее отмахивается. Читатель может угадать сам, отсидел ли Фламбо прежде, чем встретиться с патером Брауном в «Странных шагах» или в тех же «Звездах». Догадаться же, почему он не узнает человека, с которым в «Сапфировом кресте» провел целый день, вообще невозможно.

Мысли на тему

Видит... видят все, я глубоко уважаю Трауберг (в том числе как переводчика Честертона, концовка речи отца Брауна в саду... так, я заткнулась), но честно не понимаю, зачем создавать трудности там, где их нет? Я не утверждаю, что Честертон не имел привычки "забивать" на логику ради художественного впечатления, но в данном случае и повода-то не было.

Нет, Фламбо не отсидел, при его послужном списке, красочно описанном в «Сапфировом кресте», он бы вышел на свободу к похоронам отца Брауна. (Если б вышел вообще, а не умер в заключении, французские тюрьмы даже в середине ХХ века были опасны для жизни, а уж в конце ХIХ...) По всей видимости, он в очередной раз сбежал. Ср. цитату из того же «Креста»:

...он заказал яйцо всмятку и рассеянно положил в кофе сахар, думая о Фламбо. Он вспомнил, как тот использовал для побега то ножницы, то пожар, то доплатное письмо без марки, а однажды собрал толпу к телескопу, чтоб смотреть на мнимую комету.

Что до неузнавания в «Странных шагах»: в гардеробной было темно, свет падал на Фламбо, это написано открытым текстом. А тот торопился убраться с добычей и естественно предположил, что человек, сидящий в гардеробной, — гардеробщик. Когда схватил "гардеробщика" за горло, тогда да, мог узнать, почему бы нет. И что, если узнал? Не кричать же ему было "Отец Браун, как я рад вас видеть"? Этим бы он в первую очередь выдал себя — а он не знал, узнал ли его отец Браун. В любом случае, после «Я священник, мсье Фламбо» — не узнать не мог, но мы этого уже не видим.

А «Летучие звёзды»... сама Трауберг в предисловии к трехтомнику предложила вполне правдоподобный ответ: «Или узнал и не испугался?» Конечно, узнал и, конечно, не испугался. (Не испугался же он телеграммного предупреждения о полисмене!) Скорее уж, обрадовался возможности взять реванш. Фламбо совершенно типичный «вор-художник/спортсмен», таким чем сложнее задача, тем интереснее.

Вот вопрос, куда делось его "раскаяние" (как называет это отец Браун) из «Странных шагов», более интересен. Но и это никогда не казалось мне нестыковкой. Скорее, желанием отца Брауна чуть задеть за живое погрязших в мирской суете аристократов. И формально, возвращение краденого (даже без сопутствующей метанойи) само по себе можно назвать раскаянием. В данном конкретном грехе.

P.S. А «приманил сыщика и полицию» отец Браун в «Сапфировом кресте» потому, что ему нужно было спасти крест И потому что он тогда почти ничего не знал о Фламбо. «Почему вы не пустили в ход ослиный свисток... не знаете, что это такое? ...значит, вы не совсем испорчены». В «Странных шагах» же и «Летучих звездах» у него просто не было возможности вызвать полицию, Фламбо бы сбежал раньше. Желания, впрочем, тоже не было.

@темы: Книги, Рассуждения, НиН

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Снова выставка новых поступлений

Гранин, «Священный дар». 1971-й год.

О Сальери, Булгарине и Рылееве

Кем был для Пушкинa Сaльери? Вклaдывaл ли он в этот хaрaктер личное, пережитое, свои отношения (но к кому?), свое обличение (но кого?)?

По-видимому, трудно утверждaть, что Пушкин в этой трaгедии имеет в виду кого-либо из современников. Былa ли кaкaя инaя, может, более скрытaя связь этой трaгедии с жизнью Пушкинa? Не знaю, но то, что происходило в 1830 году — история борьбы Пушкинa с Булгaриным, — кaк-то соприкоснулось для меня с тем, что происходит в трaгедии. Это те круги чувств, срaвнений, мыслей, которые рaсходятся при чтении трaгедии.

Сaльери велик — Булгaрин мелок, Сaльери боготворит искусство — Булгaрин торгует им бессовестно и корыстно, Сaльери способен убить — Булгaрин нaписaть донос.

Пушкин относится к Сaльери с интересом, сaтaнинскaя философия Сaльери — достойный противник; Булгaринa Пушкин презирaет. Прямые сопостaвления тут невозможны. Но роль Булгaринa в пушкинской судьбе, особенно в те годы, когдa писaлaсь трaгедия, былa зловещей. Он видится если не убийцей, то одним из тех, кто неотступно трaвил и преследовaл поэтa.

Булгaрин существовaл для меня лишь в связи с Пушкиным.

Сaльери остaлся в истории блaгодaря легенде, связaвшей его имя убийцы-отрaвителя с именем Моцaртa. Не будь легенды, Сaльери уцелел бы сaм по себе рaзве кaк известный в свое время композитор, aвтор тaких-то популярных произведений. Легендa стерлa его зaслуги. Историки спорят лишь о подлинности легенды. Со времен Сaльери музыкaнты мирa, словно состaвив зaговор, почти не исполняют вещей Сaльери. Он убил Моцaртa, но и Моцaрт убил его.

Булгaрин сохрaнился всего кaк врaг Пушкинa, идейный его противник. Тaк же кaк Бенкендорф, фон Фок, Дубельт… Увешaнные орденaми, звездaми, они считaли себя вершителями истории. Судьбы людей они, во всяком случaе, вершили. Могли ли они помышлять, что в пaмяти они уцелеют блaгодaря легкомысленному поэту, крaмольному рифмоплету, которого они трaвили, выслеживaли? Бенкендорф — грaф, генерaл от кaвaлерии, шеф жaндaрмов, нaчaльник III отделения собственной его величествa кaнцелярии, комaндующий имперaторской глaвною квaртирою — отныне вспоминaется лишь кaк "тот, который преследовaл Пушкинa".

Булгaрин, изничтоженный, высмеянный пушкинскими фельетонaми и эпигрaммaми, остaлся для нaс кaк полицейский доносчик, aвтор злобных рецензий нa Пушкинa, Некрaсовa, Видок Фиглярин, рептильный журнaлист. Дa еще издaтель "Северной пчелы". Сведения мои были сaмые примитивные, в рaзмере примечaний петитом к пушкинскому собрaнию сочинений.

Известность Булгaринa не соответствует знaниям о нем. Нечто вроде Мaлюты Скурaтовa, Бaбы-яги, Арaкчеевa — в общем, имя нaрицaтельное. О Булгaрине слышaл кaждый сколько-нибудь интересовaвшийся Пушкиным, он стaл олицетворением фискaльствa, продaжности, он зaвистник, злобный ругaтель всего передового, прогрессивного — словом, вместилище низостей.

Зa всем этим исчезлa личность Булгaринa, то есть нечто более сложное, многообрaзное, чем условный злодей. Вспоминaлось его предaтельство, описaнное в "Кюхле" Тыняновa… Портрет в воспоминaниях Пaнaевой.

"Черты его лицa были вообще привлекaтельны, a гнойные, воспaленные глaзa, огромный рост и вся фигурa производили неприятное впечaтление. Голос у него был грубый, отрывистый; говорил он несклaдно, кaк бы зaикaлся нa словaх."

Рaсскaзывaли, пишет дaлее Пaнaевa, "что Булгaрин в своей семейной жизни был точно чужой, кaк хозяин домa не имел никaкого знaчения, сидел всегдa у себя в кaбинете. Его женa-немкa и ее теткa рaспоряжaлись по своему произволу домом, детьми, деньгaми. Булгaрину дaвaлaсь ничтожнaя суммa нa кaрмaнные рaсходы, a все доходы от гaзеты от него отбирaлись. Булгaрин тщaтельно скрывaл от жены свои мелкие доходы, получaемые от фруктовых мaгaзинов, лaвочек и винных погребов, восхвaляемых им в своей гaзете".

Все это тоже явно предубежденно. Подобный Булгaрин — схемaтический обрaз подлецa, у которого все гнусно, нaчинaя от его мыслей, обрaзa жизни и вплоть до внешности — обрaз этот передaвaлся от поколения к поколению все более избaвленным от кaких-либо противоречий. Нaм он достaлся в виде кaрикaтуры, нaзидaтельным олицетворением мерзости николaевской эпохи, кaким его выстaвляли Белинский, Герцен, Некрaсов.

Когдa я зaхотел узнaть подробности о жизни Булгaринa, я удивился тому, кaк мaло специaльных рaбот о Булгaрине. Упоминaют его бессчетно, но почти никто (кроме М. Лемке) не зaнимaлся им сaмим. Словно и тут существует зaговор отврaщения.

Мемуaры, исследовaния пушкинистов содержaт множество отдельных фaктов из жизни Булгaринa. Сложить из них зaконченный портрет нелегко. Некоторые поступки выпирaют, не уклaдывaются в зaдaнную постоянно ясную систему подлости.

Ночью 14 декaбря 1825 годa Булгaрин пришел к Рылееву. Огромный, стрaшный для зaговорщиков день кончился. Восстaние было рaзгромлено. Рылеев жил в доме Русско-Америкaнской компaнии, где он служил прaвителем кaнцелярии. Дом этот сохрaнился. Он стоит нa нaбережной Мойки. Из окон виден Синий мост, спинa пaмятникa Николaю I. Тогдa он был не пaмятником, a цaрем, кончaлся первый день его цaрствовaния. В нескольких шaгaх, нa Сенaтской площaди, горели костры, блестели пушки. Полицейские взвaливaли нa сaни трупы. Цепи чaсовых перекликaлись вдоль Сенaтa, вдоль Зимнего. Возы с убитыми тянулись к Неве, в проруби спускaли зaкоченелые телa. Окнa ближних к Петровской площaди домов были выбиты при стрельбе. В темноте приглушенно стучaли молотки, рaздaвaлись стоны, окрики. Фонaрщики не зaжигaли фонaрей.

Кaкой крюк проделaл Булгaрин, покa добрaлся до квaртиры Рылеевa? Он бывaл здесь чaсто. Он дружил с Рылеевым. Когдa-то они слыли приятелями. Потом рaссорились, и Булгaрин стaрaлся примириться. По-своему он любил Рылеевa. И остaльных — брaтьев Бестужевых, Кюхельбекерa, Тургеневых. Они печaтaли его рaсскaзы в своем aльмaнaхе "Полярнaя звездa". Конечно, для Булгaринa, только нaчинaвшего литерaтурную кaрьеру, было вaжно окaзaться в одном aльмaнaхе с Жуковским, Пушкиным, Дельвигом, Бaрaтынским, Грибоедовым — все лучшее литерaтуры двaдцaтых годов было тaм предстaвлено.

"Его и в то время терпели только кaк шутa бaлaгaнного, бaлaгурa и площaдного острякa — Алексaндр Бестужев бывaл у него очень чaсто, но уже вовсе не из-зa его прекрaсных глaз", — писaл М. Семевский.

Никто из декaбристов в ту пору не считaл Булгaринa доносчиком, в кaкой-то мере они доверяли ему, и когдa в квaртире Рылеевa рaспевaли революционные песни, хриплый голос Булгaринa звучaл громче всех.

Впрочем, и это можно считaть уликой. Недaром его не вызывaли нa следствие по делу декaбристов. Кaховский покaзывaл, что чaсто встречaл Булгaринa у Рылеевa, но зaмечaл, что в нем всегдa сомневaлись.

Первые рaсскaзы Булгaринa были ужaсны, литерaтурно беспомощны. Язык их — пользуясь вырaжением Пушкинa — язык кaмердинерa профессорa Тредиaковского. Единственно, что тaм любопытного, — циничность рaсскaзчикa. Никaк не спрятaть, не зaглушить "дух его сочинений". Тот сaмый "дух", о котором вспоминaл Н. Бестужев: "Булгaринa я любил кaк собеседникa; чaсто с ним брaнился зa дурные его нaклонности в журнaлистике и некоторых чaстных сношениях с людьми; некоторые стaтейки его хвaлил, но вообще дух его сочинений решительно мне не нрaвился…"

Но, может, и в сaмом деле кaкaя-то чaсть души Булгaринa тянулaсь безрaсчетно к отчaянным поручикaм. И сочувствовaл проектaм, и революционные идеи были ему милы. И тут же, вернувшись ночью домой, он писaл свои верноподдaнные проекты Милорaдовичу. Утром бежaл нa поклон — к мaгницким, руничaм. А по дороге, встретив Рылеевa, лобызaлся с ним — и все от души, нaрaспaшку… Понимaл ли он себя — кто же он, с кем? Бывaют тaкие нaтуры путaные, вроде и с теми они зaодно, и с этими, всюду поддaкивaют, всюду приняты. Конечно, все можно объяснить тем, что Булгaрин стрaстно жaждaл выбиться в люди. Любыми способaми, любым путем. Прошлое его незaвидно. В Петербурге он человек ниоткудa. Ему нужны связи, нужны покровители. Он зaискивaет перед Аркaчеевым и Шишковым. Его "Севернaя пчелa" безудержно льстит влaстям… Однaко и либерaлы были в силе. Они глaвенствовaли в литерaтуре. Булгaрин, "человек деловой и рaсторопный" (Греч), подлaживaется и к ним. И это можно объяснить. Но через несколько чaсов он совершит бесспорную подлость. И то, что происходит сейчaс, и то, что было, все стaнет двусмысленным.

Итaк, теперь Фaддей Булгaрин стоит перед дверью квaртиры Рылеевa. Что привело его сюдa? Стрaх, рaстерянность? Хотел ли он убедиться, что у зaговорщиков нет никaких нaдежд? Живы они? Что с ними? Не схвaтят ли его сейчaс? В квaртире, может быть, уже полиция. Онa действительно появилaсь через чaс. Приехaл обер-полицмейстер, предъявил прикaз об aресте…

Булгaрин дернул ручку колокольчикa. Слугa провел его в комнaту. Зa столом сидели Рылеев, Штейнгель, Бестужев, еще несколько человек. Шумел сaмовaр. Пили чaй.

Позже, рaсскaзывaя об этом Гречу, он ужaснулся обыденности их поведения. Он ожидaл чего угодно, но не этого преспокойного чaепития. Достоверность воспоминaний всегдa подтверждaют нелепые, кaзaлось бы, немыслимые подробности.

Рылеев встaл из-зa столa, вывел Булгaринa в переднюю.

— Тебе здесь не место. Ты будешь жив, ступaй домой.

Несколько недель тому нaзaд, рaзозленный холуйством булгaринской "Северной пчелы", Рылеев в этой же квaртире крикнул ему: "Когдa случится революция, мы тебе нa "Северной пчеле" голову отрубим". Вспоминaлись ли им сейчaс эти словa?

Через несколько месяцев не Булгaрин, a Рылеев будет кaзнен.

"Ты будешь жив, ступaй домой." Он остaлся жив. Он пошел домой. В своих воспоминaниях он стaрaлся зaбыть этот вечер. Человек, нaверное, никогдa не может предстaвить, что именно из его жизни окaжется интересным для потомков, тем более решaющим. Булгaрин стыдился непонятного сaмому себе порывa. К тому времени, когдa он будет писaть воспоминaния, все безотчетное будет в нем вытрaвлено.

Дверь зaхлопнулaсь. Он вышел нa нaбережную. Громaдa Исaaкия, недостроенного, в лесaх, чернелa впереди, нaвисaя немыслимой своей высотой нaд двухэтaжными домишкaми.

Зaхлопнулaсь дверь в прошлое. Он остaлся нaедине с быстро рaстущим стрaхом.

Через несколько чaсов по требовaнию полиции он подробно и точно описaл приметы рaзыскивaемого Кюхельбекерa.

@темы: Книги, Цитаты, ВД

---

Наконец-то нашла...

книгу по римскому праву, которую я, кажется, смогу прочитать, понять и найти в ней нужные ответы.

Зайков А. В. "Римское частное право в систематическом изложении".

Интересная цитата

В 211 г. после смерти Септимия императорский престол унаследовали два его сына — Гета и Каракалла. Между соправителями возникла распря. В феврале 212 г. Гета попал в засаду, устроенную Каракаллой, где и погиб вместе с многочисленными своими сторонниками. Каракалла обратился к Папиниану с просьбой подготовить речь перед Сенатом с оправданием убийства. Папиниан как опытный юрист должен был представить это деяние как самооборону и даже как подвиг, благодаря которому Каракалла избавил отечество от козней тирана и злодея Геты. Рассказывают, что Папиниан, отказавшись исполнить просьбу, произнес фразу, ставшую с тех пор крылатой: «Братоубийство легче совершить, нежели оправдать». Он, безусловно, знал, на что идет. В возрасте около 70 лет этот достойный человек полагал, что ему уже поздно совершать недостойные поступки. Вскоре Эмилий Папиниан погиб от руки наемного убийцы.

@темы: Книги, Цитаты

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Доперечитала

"Одиссея" так же прелестна, как и двадцать лет назад.

Чего стоит один эпизод, когда Афина не дает заре взойти на небе, пока муж с женой не наговорятся после двадцатилетней разлуки.

Или помню, как еще в детстве, при чтении прозаического пересказа для детей, меня... впечатлил эпизод с прохождением Сциллы.

И, по-моему

ответ Цирцеи

О необузданный, снова о подвигах бранных замыслил;
Снова о бое мечтаешь; ты рад и с богами сразиться.
Знай же: не смертное зло, а бессмертное Скилла. Свирепа,
Дико-сильна, ненасытна, сражение с ней невозможно.
Мужество здесь не поможет; одно здесь спасение – бегство.
Горе, когда ты хоть миг там для тщетного боя промедлишь:
Высунет снова она из своей недоступной пещеры
Все шесть голов и опять с корабля шестерых на пожранье
Схватит; не медли ж; поспешно пройди; призови лишь Кратейю:
Скиллу она родила на погибель людей, и одна лишь
Дочь воздержать от второго на вас нападения может. на вопрос Одиссея, можно ли отбиться от Сциллы силой, совершенно "не в тему".

Я хочу сказать, что на тот момент Одиссей уже навоевался ради славы и золота и хотел только одного... но не давать же себя есть без сопротивления всем хтоническим чудовищам подряд? Не овцы, чай...

А еще я ВНЕЗАПНО обнаружила, что Гермес — прадед Одиссея.

"Это многое объясняет", с одной стороны.

Слова Афины Одиссею, только что с три короба навравшему про себя и свои странствия

Должен быть скрытен и хитр несказанно, кто спорить с тобою
В вымыслах разных захочет; то было бы трудно и богу.
Ты, кознодей, на коварные выдумки дерзкий, не можешь,
Даже и в землю свою возвратясь, оторваться от темной
Лжи и от слов двоесмысленных, смолоду к ним приучившись;
Но об этом теперь говорить бесполезно; мы оба
Любим хитрить. На земле ты меж смертными разумом первый,
Также и сладкою речью; я первая между бессмертных
Мудрым умом и искусством на хитрые вымыслы.

А с другой... при проекции на "зеркало миров" получается забавная связка.

@темы: Книги, Цитаты, Пратчетт

---

Перечитывая "Одиссею"

Радуйся сердцем, старушка, но тихо, без всякого крика...

Я точно встречала эту фразу, саму по себе, в качестве цитаты в какой-то книге. Кажется, художественной, где её произносит вслух персонаж.

Вопрос, в какой. :/

@темы: Вопросы, Книги, Цитаты

---

Мимоходное наблюдение

Еду в метро. Рекламные плакаты всем сообщают, что 9 июня — день рождения Петра Великого, а 12 июня — День России.

Про шестое июня никаких упоминаний.

@темы: Книги, Жизнь

---

Угадай книгу

Доброволец размещает изображение, в котором зашифровано название книги (либо аллюзия на её содержание), соблюдая по возможности здоровый баланс между собственной эрудицией и милосердием. Надо угадать название и автора.

Желающие дают свои варианты ответа, и отгадавший в свою очередь постит размещает у себя следующую картинку-загадку.

@темы: Книги, Загадки

---

Скашивая глаза...

на предыдущий пост (посвященный впечатлению от одного эпизода "Raising Steam").

Придя вчера домой, обнаружила в почтовом ящике открытку с надписью

KEEP CALM AND READ JANE AUSTEN.

Дорогое мироздание, где ж ты было раньше со своими мудрыми советами, а?!

А сейчас уже поздно "оставаться спокойной". :/

@настроение: Только детские книги читать, только детские думы лелеять...

@темы: Книги, Пратчетт, Жизнь, Открытки